Боленеутоляющее
Александр БОБРОВ
Публикуя
в нашей рубрике, посвящённой драматичной судьбе
русской деревни, беседу с известным социологом
Никитой Покровским «Средство от фантомных
болей» («ЛГ», № 48, 2008 г.), мы понимали,
что она вызовет, как говорится, неоднозначную
реакцию читателей. Что и произошло. Представленные
сегодня отклики в какой-то степени дают
представление о накале
спора.
Однако мы убеждены, что
знакомство с такими подходами к проблеме, которые
привёл социолог, тоже необходимы.
Да, многим
они представляются слишком рассудочными,
хладнокровными, лишёнными привычного
горестно-извинительного тона, с каким обычно
говорится о сельских проблемах. Но зато и думать
заставляют иначе – жёстче, рациональнее, в иных
измерениях. Что весьма небесполезно.
Поезд шёл
на Урал. За Владимиром замелькали достаточно
большие станции, пристанционные неприглядные
посёлки, а деревни на пригорках стали неказистее,
меньше. Привычная картина да ещё в такую серую
непогоду.
Я то смотрел в окно, то читал в
«Литературной газете» интервью с президентом
Сообщества профессиональных социологов, доктором
социологических наук Никитой Покровским.
Сообщалось, что недавно под его редакцией вышел
коллективный труд, который называется «Российский
северный вектор». Мне стало интересно: ведь и я
издал книгу «Белая дорога» о северном векторе –
пути на север точно по московской 37-й долготе, а
через 29 лет повторил тот молодой путь через
Талдом и Кашин до Весьегонска и Белозерска, чтобы
увидеть, что изменилось в России. Серию очерков
опубликовал.
Сначала в интервью идёт
безжалостная констатация факта, что «современная
северная деревня переживает социальную катастрофу.
Государство потратило когда-то огромные силы для
освоения этих мест. Однако в условиях современного
мира вся эта прошлая деятельность по освоению
крайних рубежей в значительной степени потеряла
смысл. Экономика пошла иным путём».
Меня
взгляд социолога поразил прежде всего тем, что в
нём не было ни отблеска слезинки, ни отсвета
сострадания к людям, к тому социуму, что населяет
область исследования.
«– Но закрытые магазины, сельские школы,
больницы и библиотеки, зарастающие бурьяном поля
мало кого могут радовать. Это похоже на умирание,
уходит целый мир…
– Я не хочу сейчас
оценивать этот процесс с моральной и исторической
точек зрения. Отрицательный он, прогрессивный…
Социология такими категориями не оперирует.
Социология ставит диагноз».
Мне казалось,
что с крушением марксистских догм социология
примет более гуманный характер и в центр её, как
завещал русский социолог Питирим Сорокин, встанет
реальный человек – представитель той или иной
движущейся системы и носитель развивающейся
системы ценностей. По убеждению Сорокина, история
представляет собой социокультурный процесс, нормой
которого является динамика ценностных ориентиров,
их смена и постоянный поиск новых «идеальных
целей».
Но по Покровскому, социология не
намечает «идеальных целей», даже не думает о
динамике – просто ставит диагноз и по-марксистски
изучает закономерности. Но откуда берутся эти
закономерности? Кто на них влияет? Разве не
конкретные подвижные группы людей и сообществ? Или
опыт последних двадцати лет, когда и начала
вымирать Россия в целом, а северная (даже
ближайшая к Москве северная!) ускоренно, нам ни о
чём не говорит? Почему финская деревня,
находящаяся севернее костромской, сохраняется и
кормит страну, а у нас родина костромской породы
коров – рекордисток по удоям получает импортное
молочное продовольствие?
Вспоминается
Александр Солженицын. Приезжает он в старинный
Кашин, который славился своим льном – девять
иностранных фирм работало! – и пишет потрясённый:
«От заведующей библиотекой Н.А. Мироновой узнаём,
что библиотека кашинская – с 1882 года, приходил в
неё читать и сам городской голова. Уж какие
революционные разорения над ней ни пронеслись – а
уцелела. И читатели сами помогают её поддерживать;
да только малая беда: «нет финансирования…».
Проклятые грязнохваты, клыками рвущие русское
добро! Как вы не подавитесь? Объели все наши живые
ветви».
Профессор-социолог разведёт и на
это руками: «Таков диагноз капитализма
по-российски – объедание живых веток…» Но ведь и
сегодня на равнинных кашинских полях могли бы
собирать урожаи льна, если бы заменить ручной труд
(нет уже, конечно, таких женских резервов)
машинами, которые работают на полях-столешницах в
Бельгии, давно обогнавшей и Россию по производству
льна. Мы разрабатывали такие машины в Институте
льна в Торжке – он развален. Мы могли бы купить их
в Бельгии за нефтедоллары, но те уходят на
лондонские счета! Да, у профессора – международный
проект, массив наблюдений и собранных данных. Он
может поставить смертельный диагноз: «При
советской власти шло освоение здешних земель, их
насыщали экономической деятельностью, прежде всего
сельским хозяйством. Колхозы и совхозы-гиганты,
невзирая на затраты, распахивали огромные
территории. Леспромхозы вгрызались в лесные
просторы. Для обслуживания населения подтягивалась
инфраструктура – строились торговые объекты,
дороги, учреждения культуры и здравоохранения. Но
уход с арены социалистической системы хозяйства
перевернул всю картину жизни Севера. Настали
другие времена. И родилось другое
общество».
Странно читать эти рассуждения:
ведь костромская производящая деревня, как и
лесопромышленность или другой промысел, не
советской властью рождены. К тому же Россия
непредставима без малых городов. Я тоже изучал
один район области, самый северный –
Солигаличский. Районный центр находится в 216
километрах к северо-востоку от Костромы, в 95
километрах от станции Галич. Население – 7,5
тысячи человек в 1992 году, а в 1897-м – было
всего 3,4 тысячи… Но сколько всего построили,
храмов возвели! По последней переписи – население
уменьшилось, но есть ведь!
Татьяна
Валентиновна Солодовская, директор Музея имени
великого земляка Геннадия Невельского, рассказала,
что самым многолюдным район был в 1922–1928 годы,
когда Гражданская война, разруха и безработица
заставили отходных рабочих, плотников да
каменщиков вернуться в родные края. Многие из них
за века отходничества утратили навыки землепашца,
но НЭП позволил заняться мелким производством,
торговлей, ремёслами. Население уезда составило
более 80 тысяч человек. И кормились! Сегодня оно
вместе с городом составляет немногим больше 11
тысяч. Огромные пространства остаются безлюдными.
Что самое горькое – уезжает молодёжь. Секретарь
главного врача местного санатория горестно
вздохнула: «Трое детей у меня – все разъехались.
После армии сын вернулся, работы нет, год
поболтался – подался в Кострому. И так –
большинство…»
Земля
эта суровая, но благодатная. Мой ученик по
литературной студии «На Никитской» Виктор Кривулин
вдруг порвал с московской жизнью, организовал в
Солигаличском районе общину, где собрались в
брошенной усадьбе с храмом одинокие люди и
беспризорники – у них пасека, овечки, лошади.
Живут, храм восстанавливают. А таких усадеб в
округе было не счесть!
«Реанимировать
старое или решать современные проблемы, используя
отжившие принципы, на мой взгляд, нецелесообразно.
Идёт процесс переосмысления новых реалий
деревенского Севера. Однако старые представления и
стереотипы, какие были при царе Горохе, слишком
живучи. Чиновный люд на местах ещё надеется, что
зарастающая лесом пашня будет вновь распахана. Что
колхозы-совхозы воскреснут, исчезнувшие деревушки
отстроятся вновь», – снова вспоминаю я интервью
социолога Петровского.
Странно это читать.
Как раз многие из чиновного люда прекрасно нагрели
руки на развале северной деревни, на распродаже
земли и угодий. И не такие они недоумки, чтобы
надеяться на возрождение деревень в прежнем
виде.
Пришёл в администрацию Белозерского
района Вологодской области (вот уж и впрямь
север!), познакомился с главой администрации
Александром Александровичем Цымбаловым – коренным
белозерцем, но чернявым, совсем не похожим на
северянина. И вот что услышал:
О современном
положении района нужно основательно беседовать.
Вот вы тридцать лет назад приезжали. Село тогда
было совсем другим: госпоставки, бесплатная
техника, семена, солярка копейки стоила,
капитальное строительство централизованно велось.
Сегодня надо выращивать кулака. Не могу найти
точнее слова. Кулака, чтобы зубами за хозяйство
держался и выживал в рынке. Но во всём мире таким
хозяевам, даже в более райских условиях, идёт
дотация от государства, чтобы была своя продукция,
чтобы люди землю не бросали. А у нас?
Или
взять лес. Прежде была расчётная лесосека 830
тысяч кубических метров, теперь можем добывать 1
миллион 200 тысяч, но хвойных пород уже мало –
осина и берёза в основном, надо научиться
перерабатывать, создали совместное с французами
производство, на поддержку государства – надежды
нет. Всё разительно поменялось…
Так
что никто из работящих людей там не
благодушничает, но отношение нынешнего государства
к насельникам издревле обжитых просторов – просто
поражает. Вот грянул кризис, и государство тратит
общенародные накопления – золотовалютный фонд на
поддержку коммерческих банков и жировавших
монополий. А до реальных производителей деньги не
доходят. Дорожают импортные продукты, а мы без них
– никуда. Пусть кубанское масло, по уверениям
социолога, и дешевле вологодского (хотя последнее
– куда вкуснее), но Кубань всю Россию не
прокормит.
Но главное-то объяснил философ
Александр Зиновьев, который назвал нынешнюю Россию
расщеплённой страной:
– Доступ к труду в России
вовсе не означает обеспечения достойной жизни
семьи. То есть имитируется занятость
по-социалистически, а результат – гроши вместо
зарплаты по-капиталистически. Что это означает?
Что накопление богатства происходит вне и помимо
труда. То есть страна живёт не от труда и не по
труду. Традиционный российский принцип исходит из
прямо противоположного принципа: хорошо поработал
– будет и достаток. Принцип же радикального
протестантизма (из чего вырос так называемый
западнизм) – ставка на индивида и культивирование
эгоизма. Российская традиция – на личность и
общее, общенародное дело. Каждому по труду – это
вовсе не социалистическая, а
восточно-христианская, православная, русская
модель общественного устройства.
Кризис ещё
раз доказывает, что Россия не возвращается к
традиции, не возрождается, как уверяют нас с
экранов, а продолжает двигаться в никуда. И в
новую райскую жизнь на нетронутой сельской природе
Севера – «Чистый воздух станет главным
богатством!» – которую рисует группа социологов,
кто же попадёт?
Текст сайте "Литературной газеты.